Портал о пенсионной реформе

Дорожная карта пенсионной реформы

Автор: admin | Рубрика: Аналитика / Интервью / Статьи

Руководитель Центра социальной политики Института экономики РАН Евгений Гонтмахер: «Назрела проблема прямого финансирования из бюджета полной пенсии. И никуда мы от такого возврата к советской системе не денемся»

Пенсионная система любой страны — один из самых консервативных институтов. Стоит ли удивляться, что подверженное имперским комплексам российское общество с ностальгией вспоминает не только бывшие окраины как часть общего государства, но и советские «120 рублей», на которые жить вроде бы можно было вполне сносно. А в «лихие 90-е», которые теперь принято ругать, сколько семей в провинции жили на пособия старшего поколения, когда младшим месяцами не выдавали зарплату, забыли? Обо всем этом и многом другом «Новая» решила поговорить с Евгением Гонтмахером — экспертом по соцзащите населения, чья честная репутация пережила всех профильных министров: от Эллы Памфиловой до нынешней Татьяны Голиковой.

— Евгений Шлемович, наша пенсионная система — ровесница реформ Гайдара. Нет ли у вас лично ностальгии по тем временам, когда, несмотря на обвал всего, платили по графику и регулярно индексировали пенсию на размер инфляции?

— Так получилось, что в январе 1992 года меня пригласили из науки в Минтруда — я стал начальником управления социальной поддержки населения. Поэтому могу напомнить: тогда пенсионная система была ликвидирована вообще. Резко выросли цены после их либерализации, доходы упали – ниже советской черты бедности оказалось 2/3 населения. И, поскольку все советские пенсии к тому времени обесценились, было принято решение всем платить одинаковую сумму — фактически пособие для выживания.

Потом это пособие начали индексировать из-за продолжающейся инфляции. И лишь через некоторое время было принято новое пенсионное законодательство, построенное на так называемом индивидуальном коэффициенте пенсионера. Тем самым опять вернулись к фактически советской системе. Пенсии чуть-чуть поползли вверх, но тут случился дефолт. После 1998 года динамика снова стала положительной. Но в последние пару лет рост реального размера пенсий снова фактически остановился. Как такое могло случиться на фоне нашей экономической благостности?

По официальной статистике, уровень инфляции в 2006 году — 8,9%, а номинальное повышение пенсий — 20%. Но вопрос в том, по какой потребительской корзине считать рост цен. Если заглянуть на сайт Росстата, то окажется, что в потребительскую корзину для расчета инфляции закладываются, кроме всего прочего, ужин в ресторане, рыбные деликатесы, бескостное мясо, меха, т.е. жизнь в стиле верхнего слоя среднего класса. Да, для этих 10% населения инфляция-2006 была 8,9%, а инфляция-2007 — 11,9%.

Но у наших пенсионеров корзина другая. Как показывает тот же Росстат, основные продукты питания, услуги ЖКХ, лекарства и расходы на общественный транспорт в последние два года дорожают больше, чем на 20%. Вывод очевиден: средний размер пенсий уже, к сожалению, не растет.

— А с другими бывшими советскими республиками насколько разная картина?

— Для корректного сопоставления нужно анализировать не только доходы, но и расходы. Нужно знать, скажем, сколько платит за квартиру пенсионер в Киеве и Вильнюсе, есть ли льготы на пользование общественным транспортом в Грузии и странах Центральной Азии и т.п. Но в целом наши пенсионеры — в более выгодном положении, уступая только прибалтийским странам и, видимо, Белоруссии.

— Почему у нас граница между социалистической распределительной пенсией и капиталистической накопительной прошла по 1967 году рождения, отрезав большую часть экономически активного населения?

— 1967 год — это ошибка, которую совершили уже после запуска пенсионной реформы. Ее в России разрабатывали с 1998-го, когда стало понятно (чисто демографически), что взносы работников, полностью идущие на выплату текущих пенсий, скоро перестанут покрывать текущие расходы. Для полноценного функционирования такой системы нужно не менее 5—7 работающих на одного пенсионера. Но мы уже не страна с молодым населением, как Мексика, Иран, Пакистан. Сейчас в России меньше двух работников на одного пенсионера! А лет через 15—20 соотношение и вовсе будет один к одному.

Здравый смысл подсказывал, что если все оставить как есть, взнос достигнет 50% от зарплаты — ни один работник делать бы этого не стал, тем более работодатель. Естественно, массовый уход в тень и кризис неплатежей при низких пенсиях никому не нужен. Поэтому и решили вмонтировать в распределительную систему, как в Польше, Швеции или Венгрии, накопительную часть.

С 1 января 2002 года обязательная накопительная часть появилась у тех работников, которым осталось до пенсии 10 и более лет — это женщины 1957 года и моложе, мужчины — 1953 года и моложе.

Но потом была совершена ошибка — в 2004 году вместо обязательных страховых платежей ввели единый социальный налог. Вместо маркированных денег, которые вам же и возвращаются при наступлении страхового случая (например, старость), теперь деньги предприятий (ЕСН) просто изымаются в бюджет и тратятся на все что угодно: от содержания чиновников до госкорпораций.

Немедленным последствием такого шага стало то, что вместо прозрачных страховых отношений между работодателем и работником мы получили другое: бизнес пришел к Путину с идеей снижения ЕСН с 35,6 до 26%. Что и состоялось. Более того, была введена регрессионная шкала: чем выше зарплату получаешь, тем ниже ЕСН. Что получилось? Снижение этого налога на 10 процентных пунктов образовало дырку размером свыше 300 миллиардов рублей в бюджетах Пенсионного и других страховых фондов. Бизнес эту дырку так и не залатал, так как эффекта «обеления зарплат» так и не произошло.

Чтобы заштопать эту прореху, повысили возраст тех, у кого есть право на накопительную часть, — теперь это 1967 год рождения и моложе. В результате от возможности подкопить на собственную пенсию отрезали тех, кто имеет приличную зарплату и мог бы существенные суммы отложить на свой счет. Фискальный эффект оказался мизерным — сэкономили 20—30 миллиардов рублей. Но зато получили в придачу мощный негативный политический эффект — все увидели, что государству доверять нельзя из-за того, что оно может внезапно менять правила по ходу игры.

— К тому же сработала советская психология: почти никто не выбрал частные пенсионные компании, оставив накопительную часть в руках у государства.

— Это было предопределено. Надо иметь в виду, что к началу пенсионной реформы у нас негосударственные пенсионные фонды не один год работали на рынке — и, кстати, ни один из них не обанкротился до сих пор. Но тогдашний глава Пенсионного фонда Михаил Зурабов, несмотря на это обстоятельство, решил: в «письмо счастья» нужно вкладывать бланк, который нужно было заполнить, только если ты хочешь перевести средства в частную компанию. Государственная управляющая компания выбиралась по умолчанию (отсюда, кстати, термин «молчуны»). Дискриминация очевидна. Средний обыватель, привыкший, несмотря ни на что, доверять государству, просто выкинул конверт и оказался со своими деньгами в ВЭБе. Это было сделано специально: ведь за счет этих средств государство решало свои задачи, например, латало бюджетные дыры.

Но потом сделали еще хуже: в «письма счастья» вообще перестали вкладывать бланк по выбору управляющей компании. Оказывается, Пенсионный фонд несет слишком большие издержки на почтовые расходы. Теперь, чтобы перейти в частную управляющую компанию или негосударственный пенсионный фонд, надо зайти в интернет и скачать оттуда соответствующий бланк заявления или посетить отделение Пенсионного фонда — и то, и другое работающему человеку сложно сделать.

Когда в 2002 году начиналась пенсионная реформа, в бюджете Пенсионного фонда были предусмотрены 300 млн рублей на информационную кампанию, в ходе которой, в частности, должны были рассказать, что хранение денег в ВЭБе (т.е. в государственных ценных бумагах) дают доход заведомо ниже инфляции. Но это не разъясняли. А ведь за пять лет с начала пенсионной реформы ВЭБ показывает отрицательную доходность переведенных ему пенсионных накоплений (сейчас — уже более 300 млрд рублей). Частные же структуры, кроме 2007 года, — положительную. Да, прошлый год был у всех неудачным — мировые фондовые рынки трясет. Но в рамках 30—40 лет на один плохой год приходится несколько хороших. Именно это, считаю, и нужно было пропагандировать.

— По Конституции у нас такое же социальное государство, как в Германии или Швеции, но пенсии много ниже зарплат, в чем причина?

— Если хочешь иметь западную пенсию с коэффициентом замещения (отношение средней пенсии к средней зарплате) в 60% (у нас сейчас — 25%), надо иметь в виду, что типичная пенсия на Западе состоит из трех частей. 20% дает государство в виде пенсионного пособия — это то, что у нас называется базовой частью пенсии. Еще 20% дают корпоративные схемы, когда вы с работодателем (по коллективному соглашению) 50 на 50 платите в пенсионный фонд, пока служите в фирме. И последние 20% — следствие того, что ты сам в течение 20—40 лет добровольно платишь по программе, выбранной в негосударственном пенсионном фонде, а по выходу на пенсию получаешь эти деньги назад с процентами.

А у нас хотят, чтобы государство обеспечило все 60%. Это невозможно — такого не будет уже никогда. Понятно, что нынешние пенсионеры все равно уже ничего не заработают. Здесь назрела проблема прямого финансирования из федерального бюджета полной пенсии не за счет ЕСН или страховых платежей работников. И никуда мы от такого возврата (только в этой части) к советской пенсионной системе не денемся: нынешние поколения пожилых людей не должны жить в нищете, как это происходит сейчас.

Интересно, что разработчики правительственной концепции-2020 написали: средняя зарплата в стране через 12 лет будет 2700 долларов, а коэффициент замещения пенсии — 30%. Это около 20 тысяч рублей в месяц. Умножаем на 40 миллионов пенсионеров в 2020 году и на прогноз ВВП и получаем, что на пенсии будет тратиться 13% ВВП (сейчас — 5%). Такой рывок можно совершить, только если передать пенсионные расходы полностью в федеральный бюджет, который должен перестать тратиться на всякие госкорпорации и госинвестиции.

— Получается, что экономика страны заведомо работает не на большинство, которому она в будущем гарантирует лишь нищету, а лишь на верхушку общества?

— Если ничего менять не будем, получается так. Для тех, кому до пенсии 10 и более лет, ситуация другая: Пенсионный фонд должен заниматься этими будущими пенсионерами, выступая как полноценная страховая организация. Типовой работник в 45 лет должен платить ЕСН в бюджет в размере 6% от своей заработной платы, а остальное (14%) — на свой накопительный счет, что позволит ему уже за 10—15 лет накопить приличную сумму на старость. Плюс надо всячески развивать программы добровольных отчислений с софинансированием со стороны государства и бизнеса, закон о которых только что принят.

И главное – объяснять все людям. В Швеции, где проводили пенсионную реформу, аналогичную нашей, в каждый почтовый ящик кинули плакат, где простым языком для человека со средним образованием написано, что куда идет и что конкретно ты получишь. Все ясно.

— В Швеции люди привыкли платить большие налоги, а у нас — нет…

— Совершенно верно. Любые социальные новации внедряются в течение длительного периода времени, и когда-то (лучше раньше, чем позже) это надо начинать. Уверен, что наше среднее и особенно молодое поколение в состоянии это понять.

— С государством понятно, но есть свои идеи и у левых, и у правых, они здравые?

— Коммунистам, понятное дело, нравится советская система. «Справедливая Россия», в которую входит Партия пенсионеров, стоит на сходной позиции. Там предлагают отменить обязательную накопительную часть и за счет этого немедленно всем повысить пенсию. Но не думают, что будет дальше, какая пенсия будет у тех, кому сейчас 30—40.

Идея продать принадлежащую государству собственность и получить за это сотни миллиардов, а может быть, и триллионы, рублей принадлежит Егору Гайдару. СПС не предлагает отправить деньги нынешним пенсионерам, а хочет внести их в качестве наполнения в страховые фонды, работающие с накопительными счетами. Но вряд ли нынешнее государство собирается проводить в ближайшее время еще одну массовую приватизацию.

— Если наше государство что и соберется сделать, оно вряд ли спросит мнения общества – у нас же в стране практически нет оппозиции!

— Проблема в том, что государство разучилось проводить квалифицированную и публичную политику. Одна из причин — то, что вы сказали, — нет оппозиции, нет реальной дискуссии. Вот, например, сейчас в Минздравсоцразвития в глубокой тайне готовятся предложения о том, что делать с пенсиями. При том, что их готовят умные люди, уверяю вас: те решения, которые будут выплеснуты на нас и через короткое время будут приняты Думой сразу в трех чтениях, снова окажутся паллиативом, как это произошло с упомянутым выше софинансированием. Идея хорошая, но исполненная (благодаря «экономности» нашего правительства) так, что никакого толку не будет. Миллион человек из более чем 60 миллионов работающих, может быть, станут участниками этой программы, хотя успешным такого рода проект может быть признан, если охват составит не менее 25—30% работников.

Единственный положительный пример — подготовка пенсионной реформы 2002 года: был национальный совет, куда входили разные политические силы, профсоюзы, работодатели, эксперты, шла широкая публичная дискуссия, в том числе через СМИ. Но потом случилась монетизация льгот, сварганенная узкокабинетным способом. И вкус к серьезно подготовленным реформам полностью пропал.

Власти понимают, что бюджет Пенсионного фонда не балансируется за счет ЕСН — роль федерального бюджета в его доходах все выше. И одно из возможных решений — просто ликвидация Пенсионного фонда. Тогда всем пенсионерам (и будущим в том числе) будут платить вспомоществование по советской системе из бюджета. Этого хотелось бы избежать.

Источник: Новая Газета